— Паненка наша перепугалась. Снова тебя зовет, доктор — то ли голова у нее болит, то ли живот, то ли нервы трепещут. И что это к тебе бабы, как мухи на мед, липнут? Эй, а что с тобой, Бутрим? Погано? У меня акавита есть, принести?
Профессор, не шевельнувшись, утомленно проговорил:
— Мне надоело играть в чужие игры. Слышите, ваша мость, крики? Это лупят матросов, для которых я представлял пророка Моисея перед Черным морем.
— Ну и правильно лупят, — ответил Американец. — Заслужили! Если это быдло не драть, они следующий раз со страху и хозяев потопят, и себя. Жолнер должен гнева своего командира бояться больше, чем врагов!
— Человек, который боится, — жалкое создание, ваша мость. Бояться нужно только Господа, а не другого человека.
— И ты меня не боишься? — насмешливо спросил пан Гервасий. — Я же — смерть твоя.
Лёдник поднял голову и твердо вымолвил:
— Жизнь моя и смерть в воле Господа, ваша мость.
Пан Гервасий, однако, не начал задираться. Прислушался к крикам боли, долетавшим с палубы.
— Эк орут. Смотри, доктор, будешь с моей невестой вольно обходиться — тоже так заорешь.
Лёдник холодно глянул на пана.
— Предупреждение излишнее. Я женатый человек, христианин, давал клятву Гиппократа, и к тому же, девочками такого типа не интересуюсь. А сейчас посещу более серьезных пациентов, помогу коллеге. Покалеченных сегодня на судне хватает.
Прантиш фыркнул:
— Только как ты по судну ходить будешь? — И пояснил пану Гервасию: — От него теперь одни разбегаются и пальцы скрещивают, как от нечистой силы, а другие пытаются руки целовать. Думают — святой. Только бы те и другие между собою не подрались.
— Бедлам! — прошипел доктор, резко поднялся и начал паковать свой докторский чемоданчик.
Крики умолкли. Пан Агалинский зевнул, осторожно потрогал пришитое ухо.
— Ну а мы, пан Вырвич, давай в карты перекинемся, пока судно не бросает.
Оставалась еще неделя хода — если Нептун не разозлится. Мстительный морской бог, наверное, не забыл, что пан Прантиш Вырвич так и не бросил монетку в фонтан в Гданьске.
Глава двенадцатая
Литвинские гости и аглицкие воры
— Всего пенни! История славного разбойника Джека Шеппарда, который шесть раз бежал из Ньюгейтской тюрьмы! С портретами и изящными рисунками! Всего один пенни!
Чумазый парень в шляпе с обвислыми полями, надвинутой на самые уши, бежал за экипажем, размахивая стопкой бумаги. Немного отстал — и вот уже исчез в густом влажном тумане. Прантиш в очередной раз высунулся из окна кареты: туман, мокро, темные стены, запах дыма и прогорклого сала. И это Лондон?
А он уже нафантазировал себе нечто величественное!
Когда они увидели с судна белые меловые скалы, на которых стоит знаменитый Дуврский замок, показалось, сейчас попадут в страну чудес. Чудеса начались, когда в отеле оказался ватерклозет — уборная, где все человеческие отбросы сразу смываются водой. Прислугу не удивило, что Лёдник сразу, с порога, затребовал горячую ванну — будто обычное дело. Пожалуйста, панове! И ванна у них была чугунная, на львиных бронзовых лапах, а не корыто. А какие-то не самые состоятельные люди, все в шляпах, сидели в кофейне на первом этаже отеля и читали газеты. И кофе пили из фарфоровых кружек с синими рисунками! Лёдник объяснил, что здесь научились делать фарфоровую посуду на фабриках, где рисунок наносит машина. Поэтому она и не дорогая, даже бедняк может купить.
Зато нищие и дети голытьбы на улицах были такие же грязные, как и на континенте.
Лёдник, который единственный из компании более-менее владел аглицким языком, еще и предупредил: ни с кем знакомств не заводить, ничего без совета с ним, Лёдником, не покупать, вещи без присмотра не оставлять. А то всучат какую-нибудь чудодейственную «Золотую эссенцию» или «Дух жемчуга», а ему потом лечить олухов от отравления. И главное, не вздумайте приобретать у разносчиков за полтора пенни белый мутноватый напиток под названием салуп! Там все равно ни капли алкоголя: сладкая трава сассафрас, молоко да сахар, а вот заработать расстройство желудка можно.
Но в Дувре все казалось хорошим хотя бы потому, что закончилось тяжелое путешествие через море. И хотя земля еще сутки под ногами покачивалась, это все же была земля. Пусть и чужая-далекая.
Лондон встретил туманом, вонью и шумом. Даже не рассмотришь ничего толком, каждый переулок ведет будто бы в потусторонний мир.
Лёдник высунулся из окна экипажа и переговорил с кучером в странном зеленом плаще с чепцом.
— Сейчас подъедем к самому приличному отелю в Кларкенуэлле. Кучер его горячо рекомендует. Я пойду договариваться с хозяином, а вы стерегите вещи и друг друга. Район не самый спокойный. Но наша цель именно здесь.
— Бери самые лучшие апартаменты! — важно заявил пан Агалинский.
— Как возжелаете, ваша мость, — язвительно отозвался профессор. — Деньги все равно ваши, платить будете сами. У меня и битого талера не осталось.
Экипаж остановился перед трехэтажным аккуратным строением, встроенным между соседними, похожими на него, как родные братья, только на этом красовались ладные кованые балконы и жестяная вывеска с названием «Дуб и Ворон». Причем нарисованный ворон с желудем в кривом клюве больше напоминал ястреба. Кстати, это была еще одна особенность Лондона, поразившая студиозуса, — кроме ворон здесь было полно ястребов, которые садились на фонари и крыши, копошились в мусоре — совсем как привычные городские вороны.
Вырвич, естественно, не послушал приказа бывшего слуги, выскочил из экипажа вслед за Лёдником. Рядом тут же очутились панна Богинская и ее самозваный «жених». Прантиш никак не мог сообразить, что в действительности испытывает пан Гервасий к своей «невесте». Студиозус вон сколько галантностей на паненку тратил. Многозначительный взгляд, пожатие ручки, фривольный намек в разговоре. А пан Агалинский, хоть красивых женщин нигде не пропускает, за бок ущипнет, в кладовую с хорошенькой прислугой не против зайти, к Богинской по-прежнему — как к пану Бжестовскому. Немного снисходительный веселый разговор. Подкалывают друг друга или сплетни обсуждают. Может, все не так безнадежно, и авантюрная паненка с голубыми глазами, немного курносая и с холодным сердцем пану безразлична?