Авантюры студиозуса Вырвича - Страница 47


К оглавлению

47

Да что же, лихо их возьми, в этом местечке происходит?

Пан в багровом полинялом жупане и с носом такого же цвета, по произ­ношению — с Волыни, охотно пояснил все несведущим приезжим. Дракона просто так убить нельзя, ибо он послан городу в наказание за грехи! Но Господь если и дает страдания, дает и средство избавления. Поэтому было пророчество, что родится мальчик с полумесяцем во лбу, который в опреде­ленный час убьет дракона, и непременно мечом с эфесом в виде лилии, храня­щемся в ратуше в специальном застекленном шкафу. А случится этот смерт­ный бой только тогда, когда в день святого Михаила меч в руках избранника засияет ангельским огнем!

И здесь огненный ангельский меч.

Лёдник фыркнул, демонстрируя свое скептическое отношение к романти­ческой истории. Пан Агалинский даже подпрыгивал от радости, что, возмож­но, увидит живого дракона. А Прантиш мрачно думал — вот же, кому-то везет в жизни, признали того Доминика избранным, носятся с ним, как с золо­тым яйцом, девицы готовы от восхищения из юбок выпрыгнуть. А впереди его ждет настоящий подвиг, о котором будут петь лирники и писать поэты!

Спать Вырвичу и Лёднику пришлось на полу, бросив на него сенник, так как в комнате помещались только две кровати. Пан Агалинский, про­стая душа, начал было ворчать, что изнеженных юношей, вроде Полония Бжестовского, как раз и надо укладывать на пол, да и на кровать запросто можно вдвоем лечь, и Прантиш долго потешался, представляя, что было бы, если бы Полонею уложили в постель к пану Гервасию, и тот «эмпирическим способом» узнал, что с ними путешествует девица в мужском костюме. Не то чтобы это было неслыханным делом. В неспокойную эпоху ловкие дамы, отправляясь в странствие, часто переодевались в мужское — так гораздо безопасней. Но сам Вырвич был убежден, что он бы так не обманулся. Давно бы разоблачил авантюрную даму! Даже по тому, что дабы справить нужду, лжепарень отбегает от попутчиков, как от медведей, да стыдливо пря­чется за кусты.

Но что с рыжего Американца взять. Вон уже храпит себе.

Последнее, что в этот день увидал Прантиш, — как Лёдник, отчитав молитвы, при последнем свете свечи рассматривает листок с неровно начер­танными детской рукой буквами.

Утром Прантиш выскочил из дома, чтобы не пропустить чего-нибудь интересного. Как-никак, он впервые был в таком далеком зарубежье, где даже в бытовых мелочах отличия от привычного — хотя бы в манере женщин повя­зывать платок. А уж такой большой костел не осмотреть грех! Его построили еще крестоносцы, которые собирались здесь хозяйничать, пока не получи­ли пинка под Грюнвальдом от литвинов, поляков да жмудинов. У Вырвича даже дыхание сперло, когда он вблизи поднял голову, чтобы увидеть круглые витражи окон. Будто прямо на тебя по волнам неба плывет величественный красный корабль!

Прантиш с удовольствием поболтался среди горожан, приметил несколь­ко пригожих девушек. Перемигнулся.

А подымаясь по лестнице в помещение отеля, услышал гневные голоса Лёдника и Агалинского. Мудрый студиозус решил сначала послушать и разо­браться, что за каша там варится, — неохота под горячую руку панам попа­дать. Ой-ей, сцепились о политике!

— Из-за шляхетского своеволия гибнет государство! — гремел низкий голос Лёдника. — Пусть ваша мость вспомнит, когда последний раз не сорва­ли сойм? При Августе — никогда! Одно название — депутаты! Самый тупой пьянчуга использует «Либерум вето», и умный закон, который мог поспособ­ствовать благосостоянию всей державы, не принят! На выборах кто больше напоит да взяток сунет — тот и победил!

— Если бы не шляхетские вольности, державы и не было бы! — кричал пан Гервасий Агалинский. — Кто ее защитил от московцев, шведов, татар? Мещане? Мужики? Купцы? Шляхтич с детства готовится отдать жизнь, обо­роняя свою землю от врагов! Кто ты такой, чтобы о державе рассуждать? Хоть весь патентами нобилитации обвешайся — ты ничтожный мещанин!

— Я, может, и мещанин, но в моей деревне крестьяне не голодают!

— Ну да, мужика, известно, волнует, что другой мужик на обед имеет! — насмешничал пан Гервасий. — А ты знаешь, что крестьяне в твоей деревне сеют, какая там почва, хватает ли удобрения? Не стоит ли прикупить какой-нибудь луг? Приехал, посмотрел, копейку бросил — и на лекции. Какой из тебя хозяин имения?

— А вот интересно, если бы пан Лёдник мужиков в академию начал при­нимать. — это молвила легко-невинно Полонея. Вот же дрянь, специально подзуживает.

— Вот, это и есть безобразие в государстве! — подхватил Американец. — Я бы таких самозваных шляхтичей, как ты, клистирник, дальше конюшни не пускал! Ты же, схизматик, спишь и мечтаешь, как нашу землю москалям отдать! Думаешь, они тебя одарят, так станешь равным с нами! Не быть тому — князь и в России князь, а холоп — и в Риме холоп! — Агалинский кричал, как ворона на дождь.

— А неуч и пьяница — и на троне неуч и пьяница! — совсем разошелся в вольнодумстве своем Лёдник. — Благородные! Что же вы под Алькениками не были такими благородными, когда Богинские да Вишневецкие Сапегов разбили, а потом, напившись, в костел ворвались да пленных своих же панов-братьев порубали? Я в летописи сам читал: «Супротив Бога и совести обяза­тельства под присягой обещанное сломав и слова не сдержав, буде от перепития стаей ухарской в злобе и гневе более на зверей диких, чем на людей похожей, никакого верховенства княжеского не респектуя». Пленного гетмана Михала Сапегу ударом в спину убили. Это не я свою землю продаю, а те, кто право на трон готовы из чьих угодно рук принять!

47