Авантюры студиозуса Вырвича - Страница 13

Теперь туда отправится и восковая кукла.

Лёдник, который никак не мог заставить себя оторваться от «прецедента», ковырялся во внутренностях автомата так страстно, будто каждое мгновение его могли вырвать из алхимических рук. Вырвичу даже надоело. Наконец профессор, довольный, будто кот, добравшийся до хозяйской колбасы и украдкой ее уговоривший, утомленно вытер взопрелый лоб и объявил, что принцип действия он в общих чертах уяснил.

— И вот еще какая странность: тот механизм, отвечающий за появление рисунка, — он небольшой, с множеством мельчайших деталек, — выглядит старше, чем остальные части автомата, похоже, его встроили в куклу, созданную значительно позднее. На кой ляд великий гетман приобретал этот автомат? И почему отписал именно мне?

Лёдник потер свой многомудрый лоб, утомленный от думания, надвинул глубже шляпу и едва не пожелал кукле на прощание доброй ночи.

Перед тем как покинуть помещение, Прантиш задержался, подошел к Пандоре, быстренько расстегнул на ее спине платье, сунул руку в механизм и ловко вынул ту детальку, которую они с профессором изобрели. Так, на всякий случай. Кукла — собственность профессора, значит не должна служить другим!

Глава третья

Страшная тайна Лёдника

Человек, говорящий просто и понятно, может, конечно, показаться умным и даже мудрым, как древний грек Сократ. Хотя господин, который покорно принимает на полысевшую голову помои, выплеснутые женушкой из глиняной миски, — а именно такое случилось с паном Сократом, — вряд ли может называться мудрым. Иначе либо миска в его доме была бы золотая, и дело с помоями устроила прислуга, а не хозяйка, либо женщина десять раз подумала бы о последствиях, кои мудрый человек может организовать, даже не пересчитывая обидчику зубы.

Нет, самый мудрый человек — это тот, у кого из десяти слов простак поймет хотя бы два. И обязательно вся речь пересыпана латынью, как сало — тмином. А если оратор еще и вид имеет фанаберистый да грозный, на голове — аккуратный белый парик, на плечах — бархатную мантию, а на груди посверкивает золотая докторская цепь, — все, мудрость здесь переливается через край и никак не может поместиться в непрочные сосуды студенческого сознания, занятого незаконченной на перемене игрой в кости. Вот бы еще раз кинуть, точно бы Венера выпала!

— Вырвич! О чем я только что рассказывал?

Русый студиозус выглядел настолько честно и добросовестно, что хотелось сразу ему выдать диплом и коленом под зад придать направление из академии, потому что достанет до печенок, прокудник, всех профессоров, пока доучится.

Эх, сошел однажды хоробрый шляхтич Прантиш Вырвич герба Гиппоцентавр со славного пути сарматского рыцарства — вместо того чтобы шестопером головы врагам пробивать, штудирует Платона да Блаженного Августина, и вот результат — надобно после лекций, когда все честные студиозусы растекаются в стороны от Академии, как воды Черного моря во время бегства евреев из Египта, тащиться в подвалы к вредному пану Лёднику. А между тем астрогалы — кости для игры — просто жгут сквозь карман, так хочется пустить их в дело. А теперь, если не спасет святой Франтасий, снова придется вскрывать диафрагму очередного трупа, добытого в тюремном или больничном морге, да пересчитывать вслух латинские наименования мышц и костей — Лёдник взял себе однажды в голову, что со временем сможет сделать Вырвича своим преемником и в медицинском деле.

Как жаль, что у Лёдников пока нет наследника! Балтромей, наверное, вместо погремушки положит в колыбель с одной стороны микроскоп, с другой — лейденскую банку, чтобы с рождения изучал наследник природоведческие науки.

Правда, был в наказании один соблазн — где-то там, среди колб и хирургических инструментов сидела таинственная Пандора, и можно, попросив профессора или улучив момент, заставить ее ожить.

Двери в лабораторию оказались распахнутыми, посреди помещения со сводчатым потолком стоял Бутрим, как верстовой столб. Восковая паненка исчезла. Зато погром — как после победного похода гуннов через Рим. Шкафы распахнуты, все с полок сброшено на пол. Колбы и пробирки хрустят под ногами, будто сухие кости. Столы и стулья перевернуты, бумаги рассыпаны по полу, словно с потолка бумажный дождь прошел.

Тот, кто это сделал, ничего не искал — просто давал понять: знайте, ученые крысы, свое место.

Прантиш разъяренно выругался.

— Пан Богуш, не иначе! Я вызову его на дуэль!

— Успокойся, юноша. Все равно ничего не докажешь, — мрачно проговорил Лёдник. — Сам подумай — без разрешения ректора кто бы сюда пробрался, эдакий бедлам учинил да здоровенный ящик вынес? Я не говорил тебе. — Лёдник сделал паузу. — Вчера профессор Попроцкий уговаривал меня показать ему интересную машину, которую я изучаю в своем кабинете. Мол, он в механике дока, автоматами интересуется, несколько студентов есть, могут помочь. А я отказался, боюсь, резковато. И возможно, напрасно.

Лёдник виновато отвел взгляд.

— Ну, зажадничал я тайной делиться. А если бы показал — может, не было бы этого нападения. Хорошо, успели мы все же изучить интересный прецедент. И получили рисунок.

Прантиш злорадно усмехнулся:

— Зато воры его не получат!

И показал Лёднику деталь со шпиндельком, забранную из Пандоры. Профессор только головой покрутил и пробормотал что-то насчет того, что волка хоть с золотой ложки корми, к каше не приучишь. Но деталь забрал.

Вырвич еще раз оглянулся кругом.

— Послушай, почему бы не обратиться к тем панам, что завещание привозили? Его мость Михал Казимир точно же хотел, чтобы именно ты куклой занялся.