Авантюры студиозуса Вырвича - Страница 58

— Я остаюсь.

Доктор вымолвил это очень буднично.

— Послушай, мы и так время потеряли. И пока есть возможность.

— Я никуда не еду, — доктор перевел взгляд на Прантиша. И Вырвич испугался. Такого Лёдника он еще не видел. Точнее, таким он время от времени проявлялся — когда устраивались опасные опыты или диспуты. Полоцкий Фауст.

— Отправляйтесь без меня. Вас выпустят. Вот разрешение от настоятеля.

Балтромей достал из кармана бумагу, бросил Прантишу. В свете свечей худое лицо бывшего алхимика казалось зловещим.

— Бутрим, что он с тобой сделал? — почти закричал Прантиш. — Чем пригрозил? Расскажи, что-нибудь придумаем!

Лёдник снова уставился в потолок.

— Он дал мне возможность выбора. Я могу уехать с вами, если захочу. Только я понял, что все это время хотел иного. Если бы вы только знали, что показал мне сегодня владыка Габриэлюс! Какие открытия, какие возможности для невзнузданного ума! Это просто невероятно! Оружие доктора Ди. — профессор презрительно фыркнул. — Устарелое! Ди был мастером, но не самых высоких степеней. О самых сведущих никто не слышит и не знает. Подобное оружие в тайных лабораториях они давно, наверно, умеют делать, и гораздо более совершенное.

В голосе Лёдника звучали восхищение и настоящая страсть. Прантиш испугался.

— Бутрим, ты же столько раз говорил, что есть знания опасные, что сам едва не загубил душу. Вспомни, как ты каялся! Снова хочешь обрушиться во тьму?

— Может быть, стоит рискнуть и пройти сквозь тьму, чтобы добыть свет? — отсутствующе проговорил Лёдник.

— Ты же православный!

— Отец Габриэлюс никогда не требовал от меня сменить вероисповедание. Главное — искренняя вера в Господа.

— Ничего себе! — возмутился Прантиш. — Не знаю, какими фокусами задурил тебе голову приор, но почему же он, такой прогрессивный и терпимый, охотится здесь на ведьмаков да развел в городе такую грязищу?

— Все в свое время изменится.

Прантиш, Полонея и пан Агалинский стояли перед кроватью, на которой валялся отрешенный доктор, в полной растерянности.

— Пан Лёдник, пусть ваша мость вспомнит о своей красавице жене. Неужели пан не желает больше увидеть ее? — милым голоском проговорила Полонея. Доктор немного помолчал, потом ответил так же безразлично:

— Возможно, ей будет лучше без такого мужа, как я.

Вырвич не верил своим ушам.

— Как ты можешь предать Саломею? Она же тебя любит!

— А что насчет судьбы одного маленького мальчика? Насчет слова чести? — угрожающе спросил пан Агалинский. Доктор медленно сел на кровати, направил на пана Гервасия холодный взгляд:

— Таким, как я, не нужно иметь никаких привязанностей и обязательств. Это мешает.

И встал, ледяной, безразличный, нездешний.

— Кстати, когда я возвращусь в братство, куда меня однажды приняли и где я прошел по дороге знаний так мало, я сам смогу решать чужие судьбы. Вообще, вскоре наступит время, когда миром будут руководить не уродливые побеги монархических династий, а ученые и философы.

— Ах ты, холоп поганый! — пан Агалинский схватился за саблю, но вдруг осознал, что не может вытащить ее из ножен. Он дергал свое верное оружие и обливался потом под пристальным и тяжелым взглядом Лёдника.

— Я был вынужден унизиться перед вашим братом только потому, пан Агалинский, что был неучем и отказался пользоваться своими определенными способностями. Это было не мое бессилие, а мой выбор, — ровным голосом проговорил доктор.

— Бутрим, хватит! — в ужасе закричал Прантиш. — Остановись! Подумай о Саломее! Об Алесике! Обо мне, наконец!

— Я и думаю, — глухо промолвил Лёдник, сделав шаг к дверям. Вам всем лучше быть от меня подальше.

— Я никуда тебя не пущу! Сейчас же — на коней и прочь из проклятого города! — Прантиш попробовал схватить Лёдника за рукав, но под взглядом учителя не смог сделать и шагу. Воздух будто уплотнился, сжало горло. Кажется, это почувствовал не только один студиозус, потому что панна Полонея снова завизжала.

Теперь Вырвич ясно видел страшное сходство взглядов Лёдника и приора монастыря святого Фомы.

— Прощайте.

Лёдник резко развернулся и вышел. Сразу вернулась свобода движений. Но настроение было самое отчаянное.

Они сидели за столом, по местному обычаю пили чай с молоком, и казалось, даже часы на стене не тикают, а вскрикивают.

— Я так и знал, что он — колдун! И как мы теперь без доктора найдем пещеру, панове? — уныло спрашивал пан Гервасий.

— Что же, я буду за него! — вздохнул Прантиш. — Все расчеты он оставил, в основном я в его исследования посвящен.

— Если вы поможете в поисках, вы получите большую награду, пан Вырвич! — сразу поддержала героический порыв студиозуса панна Богинская. — Вас ждет блестящее будущее!

— На острие сабли Германа Ватмана, ваша мость? — язвительно спросил Прантиш.

— Пан Кароль Радзивилл сделает вас мечником! — со своей стороны добавил пан Гервасий. — И вы, пан Бжестовский, если поможете, тоже попадете в число альбанцев! Из вас вырастет настоящий мужчина!

Полонея, несмотря на трагизм положения, не преминула понасмешничать.

— Такой же мужчина, как вы, пан Гервасий?

— А то! Я сам займусь вашим воспитанием, ваша мость!

Теперь уже и Прантиш едва не захохотал.

— Не знаю, какие ваши дальнейшие планы, милостивые панове, и знать не хочу, но лучшее, что вы сделаете себе и мне, если на рассвете отсюда уедете, — нервно промолвил пан Вайда, который сидел, сцепив руки и не притрагиваясь к своей кружке. — Не то чтобы я выгоняю вас, но. Я люблю тихую жизнь. Привык, знаете, к своему маленькому счастью. Я сказал вам, что мы боялись во время учебы пана Габриэлюса Правитуса. Но однажды мы начали так же побаиваться своего однокурсника Балтромея Лёдника. И я очень уважал его за то, что он смог порвать с паном Правитусом и теми, кто за ним стоит. Ибо считалось, что от них уйти невозможно. Но, видимо, так и есть.