Авантюры студиозуса Вырвича - Страница 55

И повертела в пальцах драгоценность, за которую можно было приобрести несколько лошадей с каретой в придачу. Свет заиграл на гранях русалочьего камня. Даже пани Вайда заинтересованно всмотрелась.

— Заверяю вашу мость, никто в городе не пойдет против воли владыки Габриэлюса. Ибо уверены, что он владеет нездешней силой. Что он и демонстрировал не раз. А страх перед мором вообще изгонит из сердец милосердие, — твердо промолвил пан Ёханнес и обратился по-немецки к жене: — Сердечко мое, Гретхен, уложи детей спать!

Пани докторова неспешно поднялась, искоса глянула последний раз на изумруд в пальцах пана Полония и ушла вместе с детишками и нянькой.

— Единственное, что может вам помочь. Знаете, в маленьких местечках, в глухих деревнях есть много такого, что жители считают священным обычаем и сохраняют веками, в то время как человеку пришлому это кажется дикарством, — голос доктора Вайды звучал как-то неуверенно.

— О каком обычае ты хочешь нам рассказать, Ёханнес? Говори, не бойся. Меня трудно чем-то удивить, — подбодрил Лёдник. — Если это поможет нам отсюда выбраться, я готов на самый дикий обряд. Что там нужно — ожениться с соляным столбом, провести ночь на могиле проклятого князя, сбить стрелою череп с башни?

— Обняться со святым Фомой, — криво усмехаясь, промолвил Ёханнес. — Тебе это не понравится, Бутрим.

Из того, что рассказал томашовский доктор, ничего хорошего действительно не вырисовывалось. Объятия святого Фомы помогали в приобретении стигматов. Иногда у особо верующих, святых угодников сами собой возникали раны, как у Господа. В Томашове их получали с помощью особого приспособления. Обычай возник еще с основания монастыря святого Фомы и соответственного монашеского ордена. Приор в нем был фанатичный. Каждый монах, вступающий в орден, должен был пройти жестокое испытание. Потом это стало наказанием. Потом — особенным духовным подвигом, осуществив который, можно просить настоятеля храма о милости — и тот обязан удовлетворить просьбу. Нельзя желать денег, ничего, что обогатит или нанесет кому-то вред. Но таким образом несколько раз возвращали себе свободу приговоренные к заключению или те, кому угрожала долговая яма, иногда доказывали свою невиновность подозреваемые в ведьмарстве и кощунстве. Причем воспользоваться традицией могли люди разной веры.

— При мне на объятия святого Фомы решались трижды, — рассказывал пан Вайда. — Один сразу не выдержал, его с позором погнали из храма, еще и плетей дали. Двое достоялись. Но зрелище неприятное. Думаю, случаев было бы намного больше — сколько людей доведено до такого отчаяния, что еще одна рана на теле им не страшна. Но к реликварию святого Фомы допускают далеко не всех и не всегда. Нужно, чтобы просящий был способен прочитать покаянный канон. Причем двадцать раз подряд. Главная опасность испытания — можно, пока все дочитаешь, изойти кровью. В это воскресенье реликварий откроют. Значит, завтра один из вас сможет к нему взойти. Ну и попросить потом, чтобы вас выпустили из города. Будет считаться, что на вас благодать, святая защита. Что вы очистились от всех грехов и болезнь к вам не пристанет. И мне хорошо, что в моем доме не еретики жили.

— Да мне испытание телесной мощи пройти — как соломину сломать! — сразу заявил пан Гервасий. — Я — воин! Не сосчитать, сколько раз ранен!

— Вырвичи из Подневодья ничего не боятся! — заносчиво заявил Прантиш. — Да меня на кусочки резать будут — не поморщусь!

— Вы, ваша мость пан Вырвич, слишком молоды для испытания, которое должны брать на себя взрослые мужчины с давно выросшими усами! — пан Гервасий важно подкрутил рыжий ус. Прантиш почувствовал, что кровь бросилась в лицо. Да, усики у Вырвича еще не свисают над губой, но он никому не позволит над этим насмехаться! Рука сама нащупала саблю. Пан Гервасий тоже оживился в предчувствии драки.

— Попрошу панов не ломиться в двери, когда дом еще не построен, — холодно промолвил Лёдник и поднялся, строгий, выпрямившийся, спокойный, как смертельно опасное оружие. — Пошли, Ёханнес, покажешь мне, что за объятия святого Фомы. Нужно прикинуть, как выйти из этой глупости с наименьшими потерями.

— Тихо. — побледнел пан Вайда. — Не нужно произносить такие слова о святых вещах!

— Только не говори, Бутрим, что снова возьмешься сам! — возмутился Прантиш. Лёдник только приподнял брови.

— Во-первых, я самый старший, во-вторых, самый грешный. В-третьих, самый безродный. И согласитесь, пан Агалинский, — с кривой улыбкой обратился профессор к пану Гервасию, который готовился что-то сказать вопреки, — меня наименее жалко, не так ли?

Вырвич начал в соответствии со всеми правилами логики опровергать своего учителя. А панна Богинская скромно молчала, справедливо считая, что не должна ввязываться в такие брутальные и неизящные мужские дела.

Воскресенье началось с дождя и стрельбы из пушек. Пошли слухи, что в городе уже кто-то заболел, и люди перешептывались, нарушая святую тишину храма.

— Руки покалечишь и как дальше будешь работать? — в сотый раз сказал Прантиш. Лёдник посмотрел на свои ладони.

— Руки жаль, — спокойно согласился он. — Но постараюсь все правильно рассчитать, чтобы особенно не повредить. Не впервой. Помнишь слуцкие подземелья? Там куда как хуже было. Заживет. Мазь взял?

— Взял. — напряженно ответил Прантиш, которому было не по себе. Неудивительно: паства Томашова выглядела совсем не так, как в Дракощине, Вильне или Менске. Все в сером, черном или коричневом. Ни париков, ни фижм. Нет благородного шляхетского обычая оголять саблю во время чтения Священного Писания. У женщин платья застегиваются под горло, строгие чепцы — ни одного локона не увидишь. Вон и пани Вайда нарядилась именно так, стоит, кротко опустив глаза, как будто и не надевала никогда модное платье с декольте. Не дай Господь, кто-то узнает, что здесь присутствует девица в мужском костюме.