Теперь, согласно рыцарским романам, следовало в доказательство своего подвига отрубить побежденному дракону голову. Нужно же что-то бросать под ноги Прекрасной Даме!
Прантиш осторожно подошел к чудовищу (воняло от него, даже в глазах щипало!), сапогом потрогал лапу. Потом взялся за рукоять меча, едва вытащил клинок из мертвого глаза. Даже если удастся за пару часов отрубить эдакую голову, разве человек может ее поднять? И навряд ли хоть какая панна обрадуется такому подарочку. А когда Прантиш все-таки попробовал ощупать шею монстра, его ждало ужасное открытие: железный ошейник! Дракон сидел на цепи! Здоровенной, в руку толщиной. Неудивительно, что он не мог достать ловкого студиозуса!
Стало как-то еще более неудобно. Но, может, хоть какой коготь на лапе отрубить?
Глаза все больше привыкали к полумраку, и дракон выглядел все более мерзко. И жалко. Шрамы, пятна. И этот кожаный мешок столько лет держал в ужасе весь город? Вот же трусы здесь живут! А главный из них, конечно, шрамолобый пан Доминик.
Прантиш, чувствуя, что это самый важный момент в его жизни, двинул назад, изгоняя из головы все сомнения в собственном героизме.
Из дверей ратуши выглядывали испуганные людишки — видимо, услышали предсмертный крик чудовища.
Вырвич важно ступил в зал, поднял окровавленный меч.
— Ваш город освобожден! Я, белорусский рыцарь Прантиш Вырвич герба Гиппоцентавр из Подневодья, убил страшного дракона!
Музыка оборвалась, публика умолкла.
Как-то не так Вырвич представлял встречу победителя.
Люди начали перешептываться. Войт, чья физиономия заметно перекосилась, отдал отрывистые распоряжения, и несколько человек побежали в подземелье.
Около студиозуса материализовался Лёдник, стал плечо к плечу, рука на эфесе сабли.
— Вырвич, — ласково проговорил доктор, не сводя настороженных глаз с толпы, — я называл вас когда-нибудь олухом?
— И довольно часто, профессор, — проговорил Прантиш, которому от не очень приязненных взглядов присутствующих становилось не по себе.
— Тогда для вас это не будет новостью. Вы — олух, пан Вырвич, — как-то очень грустно проговорил профессор.
— Убили! Дракона убили! — закричал кто-то за спиной. Люди загудели, как разворошенный улей, руководство города заспорило. Вырвич прислушался:
— Почему охрану не оставили? — сурово спрашивал войт.
— Кто же знал, что какой-то придурок решится. — оправдывался кто-то, дальнейший разговор потонул в общем шуме.
Архангел Михаил посматривал со штандарта на стене почти насмешливо.
— Меч положи, не хватало еще, чтобы в хищении реликвии обвинили, — все так же ласково и тихо проговорил профессор, и Прантиш спешно, — все отшатывались, как от коростливого, — вернул священное оружие на место.
— А сейчас медленно, с улыбками двигаемся как можно ближе к выходу.
Лёдник крепко ухватил студиозуса за плечо и поволок через толпу. Люди настороженно расступались, мелькнуло рассерженное лицо избранника Доминика.
— Дракон был убит без благословения святого Михаила! — вдруг заорал кто-то. — Держите охальника!
— А вот сейчас уходим быстренько, и даже очень.
Профессор толкнул Прантиша вперед и выхватил саблю. Поднялся шум. Лёдник и Прантиш приближались к дверям со всей доступной быстротой, к счастью, толпа препятствовала не только им, намного сильнее мешала охране. Пан Гервасий пробился к спутникам:
— Ну ты и устроил, пан Вырвич! Его мость пан Кароль Радзивилл обязательно принял бы тебя в орден альбанцев!
Американец захохотал, как леший, и тоже оголил саблю.
Вот и дверь на площадь. А там — ноги не поставить из-за зевак.
— Дорогу победителю поганого дракона! — вдруг прокричал звонкий голос. — Начинаются большие гулянья! Музыка!
Панна Полонея Богинская, искушенная в дворцовых интригах, сбивала народ с толку. После ее выкрика вдруг даже музыка начала играть, а кто-то крикнул: «Виват!»
— Ты не просто испортил людям праздник, ты, пане, благополучие всего города упразднил, — ласково-угрожающе говорил на ухо Прантишу Лёдник. — Улыбайся, рукой помаши, болван несчастный. Может, удастся пройти без драки. Пан Бжестовский, держитесь за моей спиной!
— Хватай их! — кричал кто-то, но из-за шума и общей неразберихи никто толком не понимал, кого хватать и за что.
— Я же освободил город. Здесь девушек в жертву дракону приносили. — бормотал Прантиш.
— Сим-во-ли-чес-ки! Символически приносили в жертву! — раздраженно объяснял на ходу доктор. — Красавицы соперничали, которая лучше, победительница торжественно заносила в подземелье венок и фату. А потом счастливо выходила замуж с выделенным от магистрата приданым. Горожане этого реликтового ящера в болотах выловили. Доктор, с которым я познакомился, лечил его — существо старое, насквозь больное. Даже выпусти — не догонит. Зато какой экономический успех! Нам бы, белорусам, так научиться свои малые города поднимать. Земблица эта за восемнадцать лет в три раза выросла. А сколько работы поэтам, художникам, артистам, музыкантам, архитекторам! И все рухнуло из-за одного студиозуса, которому зачесалось совершить подвиг!
— А как же этот. избранный. с полумесяцем во лбу? — растерянно проговорил Прантиш, обходя дородную пани в юбке с фальбонами, будто колючий куст.
— И как ты занимался медицинской наукой, если не можешь узнать обычный шрам от подкованого копыта!
— А ну, с дороги, гицли! — пан Гервасий, как всегда, не просился, а действовал силой, грубой и надежной. Пани Полонея скромно пряталась за спиной Лёдника, самого высокого из компании.