Между тем, политические вихри дошли и до Полоцка. Прантиш, пока Лёдник сидел в аптеке, во время гульбы наслушался от лавочников, извозчиков, старьевщиков да торговок и о страшных битвах между панами в Вильне, и о знаке на небе в виде скрещенных красных копий, что, как всем известно, пророчествует братские распри, и о призраке пана Михала Володковича, который с завидной преданностью стережет Менскую ратушу, и про ведьмачку с мельницы, дочку водяного, что едва целую деревню не уморила красным почесуном, и о Черном Лекаре, который вернулся на днях в Полоцк, чтобы наварить золота, и о пане Гервасии Агалинском, затеявшем драку с бычком во дворе корчмы, и хорошо, что у бычка рога были подпилены, так что пан отделался синяками на самом деликатном месте, — получил, когда от того бычка деру давал.
Шпионская наука, по всему ясно, была для пана Гервасия намного более сложной, чем для студиозуса Вырвича анатомия. Тихого тайного отъезда не получилось. Когда всадники, профессор и студиозус, доехали до дома в Заполотье, где их должен был ждать пан Агалинский, во дворе толпились любопытствующие, которые наблюдали за подготовкой веселого щедрого пана к отъезду. Ехать в экипаже в самое разводье означало потерять уйму времени, поэтому отправлялись верхом. Зато пан Агалинский разжился королевским патентом, и они могли менять лошадей на почтовых станциях в первую очередь, как фельдъегери.
Более всего присутствующие рассматривали не лошадей, а пана Гервасия Агалинского. Посмотреть было на что: пан, очевидно, за эти дни ввязался в дуэль не только с бычком. Один глаз заплыл сине-красным, другой смотрел на мир очень мрачно, лицо вспухшее, заросшее рыжей щетиной.
Пан Агалинский схватил кувшин, поднесенный ему прислугой из лавки, обливаясь, взахлеб выпил. Кувшин задорно разбил о камни полоцкой мостовой.
— Поехали!
В добротных кожаных мешках, которые положили на запасного коня, нашлось место астролябии.
К Лёднику подошел с виноватой физиономией Хвелька, стал бормотать, что если бы здоровье позволило, он бы никогда пана не покинул. Хвелька должен был присматривать за домом Реничей.
— За отваром будешь ходить к апекарю Лейбе, — сурово распорядился Лёдник.
Зато не пришлось долго уговаривать пана Гервасия принять в компанию еще одного очень нужного попутчика, который должен был присоединиться к ним за городскими воротами. В действительности пану Агалинскому было все равно, кто с ними отправится, Давид, Голиаф или Бова-королевич. Американец был озабочен тем, чтобы не свалиться с коня и не очень показывать, что полученные от бычка травмы мешают благородному делу. Разговор с паном уподобился ложке в загустевшем киселе, что целиком Прантиша удовлетворяло. Правда, Агалинский все-таки пробормотал, что в Корытники назначил нового эконома, дал распоряжение отменить подушное и послал мужикам три воза зерна.
Небо затянули тучи, будто паненка задернула занавески, рассмотрев, что кавалер под ее окнами недостаточно щегольской. А чтобы стало совсем плохо, линул холодный дождь. Это по крайней мере заставило зевак попрятаться по домам и уже там домывать косточки Черному Лекарю, гостившему у еврея Лейбы, и пану Агалинскому, которого даже жалели, что связался с подозрительной компанией. Сын кожевника — известный ведьмак, женатый на ведьмачке, и вон в какую силу вошел. Пан над панами, лучше на глаза не попадать, а то сглазит. Слава Богу, отъезжает.
Городские ворота исчезли за серыми нитями дождя. Студиозус нетерпеливо приподнимался в седле, высматривая сквозь ливень таинственного всадника. Возможно, это будет кто-то похожий на Ватмана — изощренный сильный вой, который убьет и не поморщится. А может, хитрющий шпик, похожий на князя Репнина.
А новый спутник присоединился совсем неожиданно, выехав из-за придорожной часовни, как участник призрачной дикой охоты. Коротко махнул всем рукой и поскакал впереди, будто так и надобно. Сменный конь незнакомца был нагружен приличными сундуками, что свидетельствовало — хозяин не собирается терпеть в дороге неудобств и недостатков. Лёдник кинул на пришельца короткий взгляд и снова углубился в свои раздумья. Пан Агалинский даже головы не повернул. Прантиш пришпорил коня, чтобы поравняться с гостем да поговорить, но напрасно — разговора не получилось. Посланец, щуплый, как подросток, был закутан в неброский, но добротный дорожный плащ, на глаза надвинута шляпа, нижнюю часть лица тоже не рассмотреть под навернутым шарфом, что неудивительно, ибо обниматься с мокрым ветром любителей мало. На вырвичские слова пан только вежливо поклонился и настойчиво махнул рукой вперед. Прантишу все это не очень понравилось, но будет же у них привал, где незнакомцу придется раскрыться. Пока что Вырвич оценил саблю пришельца, настоящую турецкую серпантину с крупным диамантом на эфесе, изящные сапоги из синего сафьяна, которые может себе позволить не каждый шляхтич, французские перчатки из шагреневой кожи. Все — рассчитанное на дорогу, удобное, неброское на первый взгляд, но если присмотреться, магнатского снаряжения. Хозяин молодой, ловкий, не очень силен, но богат и страшно самоуверен. Но вряд ли он так владеет саблей, как Прантиш Вырвич своим Гиппоцентавром! Нужно будет подзадорить и пофехтовать ради разминки. И уже тогда поиздеваться от души.
Придорожная корчма под названием «Венеция» если и напоминала знаменитый италийский город, то огромными рыжими лужами, которые никак не объехать, заезжая во двор. Одноэтажное деревянное строение не обещало роскоши. Зато были свободные места и кони. А новый попутчик хриплым шепотом потребовал отдельную комнату, сыпанув одноглазому «венецианскому» корчмарю столько денег, что хватило бы занять все здание, поэтому желанное помещение и получил. Бутриму и Прантишу пришлось делить комнату с Агалинским, который сразу же завалился на кровать и захрапел. Гнилой сенник пах болотом. Ночлег никак не обещал быть приятным, хоть Лёдник взял с собою от мелких кровососов несколько фунтов персидского порошка собственного приготовления.