Авантюры студиозуса Вырвича - Страница 40

Ватман подал знак, и непрошеные гости повели Саломею к выходу, не дали даже проститься с мужем. Все-таки Ватман знал, на что способен этот типус, и следил, чтобы слишком близко ни он, ни его ученик не приближались.

Последним выходил Ватман, и Лёдник сказал:

— Ты должен понимать, Герман, эти поиски, как соломенный куль на коне. Только видимость.

— А мне это как зайцу клавесин. И не пробуй даже рыпаться, женушку искать. Глаз хватает за вами присмотреть.

Когда за пришедшими закрылись двери, Лёдник дал волю гневу. Но порубленный стул только затупит саблю, а пользы не принесет. Доктор, понурившись, стоял посреди испохабленного дома — гости здесь жили, похоже, не один день, и молчал, бессильно опустив саблю. Вырвич обошел его, как столб, отставил подальше потерпевший стул.

— Что теперь делать?

Лёдник заговорил глухо, как с того света.

— А что здесь поделаешь? Или я потеряю жену, или сломаю жизнь сыну. А еще духовник мой перед отъездом посоветовал дьявольское то оружие, если даже найду, уничтожить. Так что, может, лучше всего мне было бы, не откладывая, с паном Агалинским расплатиться. Кстати, я перед отъездом завещание составил — половина моего имущества тебе, половина — Саломее.

Прантиш рассердился.

— Пока шляхтич живой и при сабле, ему король — брат, а смерть — прислуга. Ты собирался к аптекарю идти. Так, быть может, не будем время терять? Раньше поедем, раньше вернемся. С нами же не Ватман отправляется — а мы даже с ним когда-то сладили. В конце-концов, посланец Богинских с паном Агалинским запросто могут в дороге схватиться.

— Только этого не хватало. — прошипел Лёдник.

На улице было серо и тоскливо, и мелкий дождь налипал на лицо, оседал в волосах серебряной пыльцой, так что можно было представить себя раздавленной бабочкой под чужим жестоким каблуком. Хвельку, перепуганного и усталого, оставили прибирать дом.

Аптека находилась рядом, даже если идти нога за ногу, предаваясь вселенской тоске. Обычный двухэтажный домик, с четырехскатной крышей, с вывеской, на которой зеленым с позолотой нарисованы кубок и змея. Тихий такой домик в окружении старых лип. Но когда Вырвич взялся за щеколду, за дверью послышался резкий пронзительный крик, просто нечеловеческий, в нем слышались возмущение и злоба. Рука Прантиша сама выхватила оружие. Лёдник также напрягся, приподнял саблю до уровня плеч, переглянулся со студентом и осторожно толкнул дверь. Та с предательским скрипом открылась. Возможно, самым разумным было бы не лезть в новую ловушку, но когда послышался голос дядьки Лейбы — дядька призывал на помощь всех праотцев во главе с Авраамом, — Лёдник ринулся в комнаты, за ним Прантиш. Вдруг что-то визгливое стремительно бросилось в ноги гостям.

— Держите! Ох, кары египетские!

Непонятное существо визжало и металось по полутемной прихожей, дядька Лейба взмахивал широкими рукавами и ругался.

— Дверь закрывайте! Вот мерзкое создание!

Прантиш, наконец, изловчился и бросился на зверя. Точнее, птицу: потому что хлопали крылья, под рукой сминались перья, а клюв попал точно Прантишу в подбородок.

— Ах, холера!

Вырвич едва не выпустил клювастое страшилище, но аптекарь ловко подхватил его, одной рукой прижав туловище, второй схватив за длинную шею.

— Дядька Лейба, зачем тебе павлин? — спросил ошеломленный Лёдник, отряхивая пух с дорожного камзола.

Запыхавшийся аптекарь затолкал разгневанную птицу в клетку размером с приличный шкаф. Павлин расправил перья и пронзительно пояснил, почему увидеть его во сне означает вскоре жизненную бурю.

— Пошли отсюда, а то поговорить не даст, чтоб его гром. — проворчал аптекарь. И уже в своей комнатушке, увешанной книжными полками, рассказал: — Пан писарь подарок сделал. Я его мость от почечуя вылечил, а он мне — эту птицу. Придумал, что крик павлина добавляет лекарствам от легочных болезней особенную силу.

— А откуда у писаря павлин? — поинтересовался Прантиш. Дядька Лейба вздохнул.

— От самого ясновельможного воеводы полоцкого, пана Александра Сапеги. Павлин этот особенно злой, эдакий бретер среди павлиньего народа, ну и, наверное, кто-то из птиц или из прислуги ему отомстил, так что птица досталась пану писарю полудохлой. Короче — на тебе Боже, что мне негоже. А я передарить кому-то эту радость не могу. Пан писарь — клиент постоянный, вот и приходится терпеть.

Павлин оскорбленно каркнул, совсем как ворона, и отвернул от обидчиков голову на тонкой шее. Лейба, наконец, сосредоточился на гостях и их проблемах, окинул острым взглядом светлых глаз бывшего своего подмастерья Бутрима и его нынешнего студента, физиономии у обоих были довольно унылые и нервозные.

— Значит, с Саломеей и ее гостями повидались. — задумчиво произнес аптекарь. — Я было сунулся в дом, но меня не пустили и на крыльцо. Посмотрел я в глаза пана, что меня прогонял, и понял, что снова ты, Бутрим, влез по уши в какую-то недобрую авантюру и Саломейку за собою потащил.

— Влез, дядька Лейба, — с печалью признался Лёдник. — Не смог преодолеть свое любопытство. Начал исследовать хитрое приспособление, вместо того чтобы сразу с рук сбыть или в каморе запереть. Вот и. Снова моя Саломея — в заложницах. И еще один маленький мальчик может поплатиться. И нужна мне от тебя, дядька Лейба, книжка.

Услышав, какой именно трактат хочет полистать Бутрим, аптекарь даже разгневался: шарлатанством заниматься! Но добытый из недр хозяйского дома словарь енохианского языка с рисунками лег на обшарпанный дубовый стол. А еще бывший алхимик потребовал географические карты, самые совершенные.